Улыбнись, когда я хлопну

Гера хлопнула прямо на моих глазах. Сначала влажно треснула спина, а потом уже вся Гера словно взорвалась. В воздух выпрыгнул огромный мерзкий стрик. Всё, что осталось от моей девушки, трухой осыпалось в ручей, закрутилось в водовороте и унеслось вниз – к лесу. Стрик расправил шесть прозрачных крылышек, покрутил башкой с фасеточными глазами и с жужжанием унёсся в небо. Её больше нет. Нет Герити.

Я плохо видел улетающего стрика. В глазах быстро темнело.

«Опасность! Опасность! — кричала каждая клеточка меня. — Бежать! Быстро!»

Очнулся только в прохладной глубине своей каменной норы. Пальцы судорожно сжимали свернутый спальный мешок, всё тело мокрое от пота, в ушах звон. Гадство!

Она же дура! Это я про новую Ма. Ребята боялись сказать такое вслух, но шепотки были слышны во всех уголках деревни. И девчата на той стороне ручья, и наши парни – все шептались. Только малыши обожали новую Ма, но им простительно.

Вот и сидела бы себе в детской пещере. А старшие? Старшие лишь опасливо поглядывали на Ма и перешёптывались. А чего шептать-то? Надо идти всем к Обучателю и просить замены Ма. Не всей толпой, конечно, — железяка всех слушать не будет. Пусть пойдет наш Сухарик, Ветла от девчонок и ещё по паре старших с обоих берегов. Тех, кого Обучатель слушает.

Такие вот злые мысли роились в моей голове, когда я отходил от припадка. Ненавижу приступы паники — голова пустая, руки-ноги дрожат. И бежишь ты, как стрик бескрылый, несёшься в свою пещеру, не разбирая дороги. Тьфу, погань!

Отпустило. Дрожь прошла, мысли стали возвращаться. И такие вот… Про Ма. Надо же что-то с ней делать! Ладно, не подумала она, что из-за грохота ручья вокруг ничего не слышно. Ладно, швыряла вниз по течению круглые бутоны от хлеб-цветка. Развлекалась она! Но надо же смотреть, куда кидаешь! Бутон размером в рост старшего. Шар хоть и мягкий, но, если по спине… Да неожиданно… Вот Гера и…

Выбрался из пещеры. Ребята кучкой сидели у входа. Почти все собрались. Ждали, когда я отойду от приступа, но вот увидели и поднялись с камней. Неловко пошли навстречу, молча — после хлопка некрасиво говорить.

Но они загомонили разом:

— Держись, братишка! Это должно было произойти. Не раскисай! Мы споём Герити самый красивый плач!

Как будто плач вернёт мою девушку. А ребята:

— Ма не виновата. Она не специально.

Ещё бы она специально. Гере от этого легче? А?! Хотелось орать, визжать, бить по этим постным сочувствующим мордам. Но я прижал руки к груди и кивнул благодарно. Ребята тихо трепали меня по плечу и отходили, уступая место другим.

Ма нужно менять. Она же дурочка.

Сухарик ко мне не подошёл —торчал на берегу ручья в стороне ото всех. Но моё появление заметил и буркнул невнятное «Держись», если я правильно разобрал. Но с чего бы это? Нет, мы не враги. Просто не друзья, как раньше, да и всё.

Когда-то Гера выбрала меня, а Сухарик молча страдал. Все боялись, что он хлопнет раньше срока, но обошлось. С тех пор мы не общались.

Я плохо помню, как закончился этот день, но следующее утро началось с плакунов. Ребята встали недалеко от ручья — с каждого берега по трое. И запели, заплакали по Герити. Тоскливая мелодия звучала всё громче и громче, проникая в каждую пещеру деревни, что расположилась в небольшом ущелье меж холмов. Плач то летел вверх, к пещерам старших и выше – к мастерским, то струился вниз — к детской площадке и пещере Обучателя.

Стекал в низину, где за полем хлеб-цветов начинался могучий, непроходимый лес стриков… Там он и растаял, умер.

Вернулась благословенная тишина. Мелкотня спала — даже плач их не разбудил. Завидую.

Стало тихо-тихо в деревне. Только слышно, как осыпаются камешки под босыми ногами старших. Кто-то спускался в низину собирать хлеб. Кто-то карабкался к мастерским, сонно оскальзываясь и чертыхаясь сквозь зубы.

Пара дворников слонялась по детской поляне, убирая мусор вдоль берегов ручья, восстанавливая охранные оградки после буйной молодежи. Мне тоже пора в мастерскую. Двинулся, прыгая по плохо обработанным камням всё выше и выше, прикрывая ладонями глаза от восходящего солнца.

Работа всегда меня отвлекала от тоскливых мыслей. К обеду вернулся домой вымотанный и спокойный.

А у входа торчал младший. Завидев меня, побежал навстречу, глупо улыбаясь.

— Привет, Гага! Я твой наследник. Станис! Семь лет! — отчитался младший. И ощерился такой довольный.

— Чего? – недоуменно спросил я пацанёнка, отряхивая со своих штанин каменную пыль. — Кто ты?

Младший захлопал ресницами и неуверенно выдавил:

— Ну-у… Тебе разве не сказали?

— Не сказали, — раздалось из-за моей спины. — Гага работал.

Я резко обернулся. Сухарик. Стоял понурый, плечи опущены. Нечёсаные волосы прядками свисали на острый нос. Уставился в землю, ковыряя босой ногой какой-то камешек на тропке.

За моей спиной вздохнул младший.

— Чего молчишь, Сух? — рявкнул я, не вынеся затянувшейся паузы.

Сухарик поднял голову и глянул на меня исподлобья.

— Обучатель сообщил, что у тебя ожидается хлопок через десять дней.

— Ка-ак? — ошарашенно протянул я. — Через десять? Но… Ты врешь, да? Это шутка?

За спиной снова вздохнул младший, а Сухарик вернулся к изучению тропинки под запыленными ногами.

— Ты ж знал, что скоро, Гага. Что ты, как маленький? Тебе уже шестнадцать. Значит, скоро у тебя хлопок, и у меня скоро. Вот. За это время ты должен научить наследника тонкостям своей работы.

Сухарик развернулся на пятках и как-то суетливо поскакал вниз, к ручью.

Десять дней? У меня всего десять дней?! Я… Я же ничего не успел… Так скоро.

Тупо побрёл домой. Очень хотелось забиться в самый дальний угол пещеры, и чтобы ни одна живая душа меня не достала.

Или бежать! Бежать изо всех сил куда-нибудь далеко-далеко. За леса, к дальним горам! Хотя, что это даст? Не хлопну сейчас, так хлопну позже.

— Это здорово, — сказал кто-то у моего уха. Тьфу ты, это младший.

— Издеваешься? — выдавил я, с трудом разлепив сухие губы.

— Не! Ма сказала, что это здорово — стать стриком, летать над лесами, питаться солнышком…

— Ты дурак? — спросил я пацана, наклоняя голову к плечу. — Здорово стать двухметровым тупым насекомым? Отвали от меня, ладно?! А то пришибу ненароком.

Отпихнул пацана плечом и шагнул в пещеру. Тот последовал за мной.

— Ты ошибаешься, Гага, — пропищал настырный ребенок. — Это здорово! Летать высоко, в самых облаках, жить среди ветвей могучих деревьев. Мы сейчас неуклюжие, как наши предки с Земли. Мы плохо лазаем, у нас непрочная кожа, неудобные руки и ноги, у нас слабые глаза.

— Слушай! Изыди, а?! Вали к своей Ма! — завопил я и вышвырнул мелкого идиота из своего дома. Тот лишь пискнул.

Только детских бредней мне не хватало. Рухнул на спальный мешок ничком и попытался расслабиться. Спокойно, парень… Только не хватало распсиховаться и раньше срока хлопнуть. Будь мужчиной! Десять дней, так десять дней. Что-нибудь придумаю.

Долго жалеть самого себя не дали. С противным попискиванием на пороге пещеры возник дворник Обучателя — его слуга, его глаза и уши. Такая же железяка, как и сам Обучатель.

Отдалённо похож на человека, но весь из зеркального чёрного металла. На лице никаких глаз или рта — просто гладкий овал-зеркало. Их очень сложно заметить среди скал, особенно в темноте. Вот как сейчас в полумраке пещеры — словно воздух чуть исказило.

— Гага-художник, — гнусаво заговорил дворник, — ты отказываешься передать профессию наследнику. Значит, завтра ты хлопнешь. Можешь начать приготовления.

— Ты что, гад? — воскликнул я. — Как это завтра? Мне же сказали про десять…

— Гага-художник, — перебил меня дворник, — ты отказываешься обучить наследника. Твоя жизнь бесполезна. Начинай приготовления…

— Вот же, — горько прошептал я. — Не отказываюсь я! Так и передай Обучателю.

— Хорошо, — сказала зеркалка, уходя. — Обучатель тебя услышал.

Я же вылетел из пещеры, готовый рвать и метать. Наследник торчал неподалеку. Он сидел на земле и тёр поцарапанную коленку. Подскочил к нему, ухватил за руку и рывком поднял на ноги.

— Ты! Как там тебя? Станис. Ты хотел научиться делать картинки? Так пошли! Ну?!! – и поволок ребёнка за собой.

Тот жалко семенил ногами, не успевая. Несколько раз, пока мы поднимались наверх, наследничек чуть не грохнулся. Около моей мастерской я остановился и пропустил пацана вперёд. Точнее, просто втолкнул внутрь.

Здесь так нравилось Гере… Она часами сидела вон в том углу, около ямок с цветными камешками и песком. Наблюдала, как я работаю.

— Это мастерская. Там ямки с камнями и крашеным песком, — сказал я и потащил младшего в дальний угол.

— Ух, ты! — вякнул Станис.

На стенах пещеры в этот миг заполыхали колонии светлячков. Младший закрутил нечёсаной головой.

— Там дальше, справа, ямы с краской и всякими закрепителями. А вот тут, — мы подошли к левой стене, — стеклянные листы. Большие пока не трогай, будешь учиться на маленьких. Если кокнешь лист, то Обучатель тебя накажет.

— Как это, накажет? — захлопал глазами наследник.

— Да закроет на неделю в самой чёрной и пустой пещере, — выдал я и криво ухмыльнулся, наслаждаясь испуганной рожицей младшего. — Так что аккуратно.

Мальчишка отшатнулся от стопки стеклянных листов.

Так мы начали обучение.

Сначала парнишка под моим руководством неуклюже, но очень старательно вылил в выдолбленную в полу узкую щель клейкую прозрачную рамочную массу. Затем опустил туда два листа стекла. Осторожно просунул между листами тонкие оструганные палочки, чтобы оставался зазор…

— Аккуратно, дурень, — покрикивал я на наследника. — Треснет лист, и ты отправишься прямиком в тёмную пещеру. Да не дави ты так!

В какой-то момент Станис попросил дрожащим голосом:

— Ты можешь не кричать? А то я путаю что и как делать…

За это он получил лёгкую затрещину.

— Не отвлекайся.

Мелкий обиженно задышал. Сопляк! Знал бы он, как лупил меня мой учитель.

— Всё! Стоп! Теперь ждём, пока застынет рамка.

Пацан обессиленно рухнул прямо на каменный пол и стал разминать затёкшую шею. На меня не смотрел. Долго отдыхать я ему не дал:

— Вытаскивай листы… Только осторожно.

— Ага, — покорно отозвался младший. И вытащил на свет два тонких листа стекла, соединённых между собой с зазором. Я отобрал заготовку картинки у парня.

— Вот смотри. С трёх сторон у нас все залито рамкой, а сверху ничего нет, — объяснял я отрешённо, – между стеклянными листами остался просвет в палец толщиной. Это болванка картины. Теперь самое главное — сделать саму картинку. Делов-то.

Мальчишка глядел на меня сквозь два стекла широко распахнутыми глазами. Выдохнул:

— А как?

— Берешь из ямок песок и камешки. Потом осторожно засыпаешь это всё между стеклами…

— А как? — опять спросил Станис и почесал нос.

— Осторожно, — хмыкнул я. — Это самое важное в нашей работе. Главное, чтобы получилось красиво. Старайся, чтобы песок не смешивался и получилась картинка.

Я протянул болванку наследничку. Станис аккуратно взял её, словно драгоценность какую-то, и понёс вглубь мастерской.

— Пока попробуй что-нибудь придумать сам, а я… Сейчас приду, — сказал я, вдруг осознав, что нужно делать дальше.

Парнишка только кивнул, копаясь в ямках с песком и камушками.

Я знал, что мне нужно сделать. Понял чётко и ясно, как мне заменить Ма.

Эту… Хм… Нашёл недалеко от поля хлеб-цветов. Женщина кружилась среди травы и подкидывала вверх огромные оранжевые невесомые хлебные шары. Белое платье трепетало по ветру. Смотреть на это было неловко, разыгралась, как маленькая. Тьфу!

— Ма, — позвал я, остановившись неподалеку. — Я хочу познакомить тебя с одной девочкой.

— Да? Это замечательно! Пошли! — тут же отозвалась Ма. На секунду замерла, отряхивая платье, и легко побежала в сторону деревни.

— Да не туда, — поймал я Ма за руку. — В другой стороне.

— Веди меня, малыш, — легко согласилась женщина.

Какой я ей «малыш»?

Мы пошли мимо пещер-хранилищ в сторону от деревни. Вдоль холмов.

Несколько раз Ма отвлекалась на какие-то кустики травинок, начинала кружиться и тихо напевать. Приходилось силком тащить её дальше. Ужас!

К пещере Кристины добрались нескоро. Семилетняя девочка-крах спала. Но не в спальном мешке, как все нормальные люди, а свернувшись калачиком под потолком пещеры. Ребёнок спал и мерно покачивался в такт дыханию. Светляки на стенах горели вполсилы.

Мне же стало страшно. Хотелось убежать.

«Опасность! Опасность! Беги!» — кричало всё моё тело. Но я держался из последних сил.

Ма с улыбкой остановилась под девочкой и задрала голову:

— Привет! Как ты это делаешь?

Девочка вздрогнула от голоса Ма и открыла глаза. Заметила нас и вытаращилась на гостей. Потом резко спрыгнула на пол и крикнула со слезами в голосе:

— Вам нельзя здесь быть! Запрет Обучателя! Уходите!

— Что случилось, маленькая? — ласково прошептала Ма. — Я хочу тебе помочь…

Вот-вот, помоги ей. Выведи на свет. Сними обруч с головы, а я пошёл. Тихо, парень, только без паники. Уходи!

Дети-крах иногда появлялись из родильной пещеры. Обучатель быстро их отслеживал и забирал к себе. Но бывало, что пропускал кого-то. Что с него возьмёшь? Железяка.

И тогда случалось страшное. Эти детки движением руки стирали горы, разгоняли облака и… И ручей наш раньше был спокойным. Опасных детей Обучатель забирал к себе, и они редко возвращались обратно. Говорят, что их просто усыпляли до лучших времён, пока не найдут решение проблемы. Но кто его знает?

Кристинку Обучатель признал не очень опасной. Жила она отдельно, а её способности гасили специальным обручем на голове.

Вот теперь пусть с ней пообщается эта Ма, выведет погулять. И тогда… О! Я даже не знаю, что тогда случится, но уже сейчас меня трясло от ужаса. Я нёсся к своей мастерской как побитый стрик — было страшно до жути. Вот тогда все поймут, что Ма опасна. Вот тогда её заменят. Вот тогда…

У входа в мастерскую на корточках сидел Станис и гордо крутил в руках картинку.

— Смотри, Гага! У меня получилось?

— Почти, — буркнул я, нервно оглядываясь. — Пошли-ка внутрь. Чего ты здесь торчишь? Показывай…

* * *

Шел уже третий день, а ничего не происходило. Я почти не вникал, что там делал Станис, а просто отрешённо сидел в углу да покрикивал на ученика. На его очередное «Смотри-смотри!» приказывал высыпать рисунок из картинки и начать заново. Младший вздыхал, но прилежно повторял и повторял свои опыты. А я ждал, когда бахнет, ждал, когда Кристина покажет свою мощь.

Но ничего не происходило. Что же она медлит там? Да что же это такое?! Я даже устал бояться и стал злиться.

На четвёртый день не вынес ожидания, нашёл Ма и тихо спросил:

— Как там Кристинка?

Женщина долго пыталась понять, о чём это я, но потом закивала, заулыбалась:

— Ах! Эта одинокая малышка в дальней пещере? Я сегодня хочу её навестить. Ей там так скучно одной. Ма должна её навестить.

— Да, Ма, — я выдавил из себя улыбку. — Ты хорошая, Ма. Не оставляй Кристинку одну.

— Конечно, малыш! — воскликнула тоненькая женщина, мягко улыбаясь. Потом дотронулась до моего носа пальцем и сказала: — Пум! Ты же подаришь Ма картинку?

— Хоть тыщщу! — честно пообещал я.

* * *

Станис полностью освоился в моей мастерской. Когда я появился на пороге, он деловито отмывал в большой яме смешавшийся после неудачных опытов цветной песок. Я же был в таком хорошем настроении, что даже рад был этому младшему. Способный парень — он станет хорошим художником. Тут Обучатель не ошибся.

— Привет, наследничек! — гаркнул я.

— Привет, Гага, — отозвался мелкий, оглянувшись на меня с улыбкой.

— Что творим?

— Да вот, — весело ответил мне Станис, — песок купаем. Потом гулять поведём.

— Хорошее дело! — отозвался я в тон. И уже серьезнее: — Покажешь, что ещё нарисовал за утро?

— Легко, — радостно отозвался пацан.

Рванул в угол мастерской и вытащил на свет картинку.

— Только пойдем на солнце, а тот тут плохо видно.

На улице мой ученик поднял картинку над головой на вытянутых руках.

— Смотри! Смотри, как солнце сквозь камешки просвечивает.

И правда, у Станиса получилось отлично. Солнце играло всеми лучиками, пробиваясь сквозь картинку, блестело в наши с наследником глаза.

— А давай устроим праздник, когда ты хлопнешь, Гага, — неожиданно выпалил наследник, разглядывая свою картинку на просвет.

— Стань, ну какой, нафиг, праздник? Ты больше слушай свою Ма…

— Мы как куколки… В нас растёт красивый стрик.

— Тьфу, парень, не говори мерзостей, — пробормотал я, ёжась. — Это всё ошибка инкубатора. Мы просто мутировали. Когда-нибудь Обучатель исправит ошибку, но…

— Тебе не нравятся стрики? — удивлённо спросил Станис.

— Представь себе, — усмехнулся я.

— Но стрики, — возразил мальчишка, — это же наши друзья, наши старшие, наши учителя. Они же не виноваты…

— Слушай, закроем эту тему, — зарычал я. — Меня сейчас стошнит. Стрики сейчас — просто тупые насекомые. Они уже давно не люди.

— Смотри! — вдруг выдал мелкий. — Солнышко как будто застряло в моей картинке. Словно звёздочка в песках.

Руки мальца устали, и он опустил картинку вниз. Но яркая звездочка среди камешков и цветного песка никуда не делась.

— Ой, — пробормотал Станис. — Это как так?

И на землю рухнула темнота. Тут же задул пронзительный ледяной ветер. Я же видел только черный квадрат в руках мальчишки с яркой звездой в центре. Квадрат мелко дрожал, по стеклу побежали змейки трещин. Я просто кожей почувствовал, что сейчас всё взорвётся прямо в руках у мальчишки.

— Станька-а-а-а! — заорал я. — Кидай это на землю!

Мальчишка оцепенел, уставившись на свою картинку.

— Разбивай её! — орал я. — Разбивай! Быстрее! Ну?! — И врезал по рукам младшего.

Картина грохнулась на камни и разлетелась вдребезги. Только ослепительно яркая звезда сверкала на чёрных камнях, освещая мелкого с вытаращенными глазами и меня.

— Хватай звезду, — кричал я, — и швыряй! В небо! Верни на место! Малыш, ну?! ПА-ЖА-ЛУС-ТА!!!

Станис, не понимая, что делает, схватил ослепительный комок света и швырнул в небо. Звезда чиркнула по небосклону, и… Свет вернулся.

Солнце тихо разгоралось в зените, ветер медленно утих. Стал слышен вой сирен зеркальных дворников, визг детей.

Деревня в панике — по склонам неслись обезумевшие дети. Бежали в свои норы, пещеры. Опять сработал животный инстинкт, заставляя человека прятаться, спасаться. Несколько ребят хлопнули, и в воздух взмыли напуганные стрики, с писком улетая в сторону леса.

У меня же стало темнеть в глазах. «Опасность! Беги! Беги!» — запоздало кричало тело. И я уже ничего не мог с этим поделать.

* * *

Приходил в себя с трудом. Как тяжело дышать. Что-то давит на грудь, прижимает к полу.

— Гага, ну отпусти меня, — кто-то тихо ныл в самое ухо. — Ну, всё уже кончилось… Гага! Ты мне все кости переломал.

Тут я сообразил, что в панике сгреб Станиса и утащил домой. Хорошо, что темно — не видно, как я покраснел.

Конечно, некоторые девчонки, что возятся с малышами, в приступе паники могут утащить в свою пещеру малыша. Спасти от опасности. Материнский инстинкт и всё такое. А я-то с какого перепуга? Как глупо. Неловко. Теперь надо мной будут потешаться все, кому не лень. Тьфу!

Мы молча выбрались из пещеры, не глядя друг на друга. Из соседних пещер выползали первые отошедшие от припадка. Испуганно оглядывались.

Да уж… Деревенька наша полностью разгромлена. Обеденные столы у ручья повалены, раздавлены лёгкие домики на детской поляне. А уж что говорить о мостиках через ручей. Сколько теперь работы! Среди разбросанного мусора бродили зеркальные дворники и монотонно прибирались.

Последний раз такая общая паника была года два назад. Во время дождя с градом. Но даже тогда деревня не так сильно пострадала.

— Стой, младший, —скомандовал я, вспомнив.

Станис замер. Недоумённо уставился на меня.

— Смотри, пожалуйста, только в землю. Ничего руками не трогай. Ты — крах. — Я глубоко вздохнул. Сначала замешкался, но, в конце-концов, сказал: — Надо идти к Обучателю.

Пацан опустил голову, замер на месте. Он знал, кто такие крахи… И знал, что будет дальше. Или догадывался.

Я взял наследника за холодную ладонь и повёл вниз. У пещеры Обучателя пара дворников вела под руки Ма. Та что-то говорила зеркалкам, улыбаясь. Они молча вели её в тёмный зев пещеры.

Недалеко переминались с ноги на ногу несколько старших ребят. Сухарик заметил меня со Станисом и прошептал:

— Ма вывела гулять Кристинку. Теперь понятно, что случилось? Эта дурочка вывела на прогулку краха. Хорошо, что обошлось.

Ребята кивали. Кто-то добавил:

— Теперь Ма будут менять. И правильно… Ветла вот хлопнула…

— Эй, — заорал я дворникам, — Оставьте Ма! Она ни при чём!

Да, я был бы рад, если бы Ма заменили, но происходящее совсем уж было несправедливо. Я понёсся к пещере, поднимая тучи каменной пыли. За спиной сдавленно пыхтел Станис. Руки его я так и не отпустил.

— Она ни при чём! Отпустите Ма! Это не она, — выдохнул я в зеркальные спины дворников, когда подбежал. — Не она это.

Дворники разом повернулись ко мне:

— Говори, что знаешь, — сказали они хором, — Обучатель внимательно слушает.

— Это не она, — только повторил я. — Это был другой крах.

— Где он? — гнусаво спросил один из зеркальных ребят.

Я оглянулся на Станиса. Тот стоял бледный, губы сжаты, а глаза полны слёз. Пацанёнок, когда на него все посмотрели, замотал головой и попятился назад.

То, что я поступаю неправильно, мне стало понятно сразу же. По сердцу резануло болью. Но я взял себя в руки.

Ребенок-крах — это огромная угроза нашему миру. Станис — отличный парень, но… Он крах… Он угроза…

Я повторял себе это и повторял… И когда дворники несли плачущего и брыкающегося ребёнка в пещеру Обучателя, повторял и повторял.

Меня трясло, словно в лихорадке — ничего не мог с собой поделать. Это была не паника — это был ужас.

Я сидел на камнях у входа в пещеру. «Ты хлопнешь, Гага, оставив за спиной людей, которые тебя ненавидят. Молодец! Успел! Хороший итог твоей дурацкой жизни, художник».

Весь вечер сидел у пещеры Обучателя, покачиваясь из стороны в сторону. Всю ночь сидел, проклиная себя.

Приходила Ма, пыталась скормить мне кусок хлеб-цветка. Жаловалась, что её не пускают к Кристинке. Вроде и Сухарик приходил. Что-то говорил мне тихое, успокаивающее.

Я сидел и сидел, не отрывая глаз от чёрного зева пещеры. Мне так хотелось извиниться, но я не смог. Это неправильно. Выйди, Станя. Всё обойдётся. Всё обойдётся…

Но с каждым часом всё меньше и меньше верил себе. Не надо было отдавать. Я предал.

А утром, когда ущелье затопила песня плакунов по хлопнувшим вчера, Станис вышел из пещеры.

* * *

Наследник брёл ко мне, хмуро поглядывая заплаканными глазами. Осторожно ступал по пыльным камням, поблескивая бритой головой. Макушку украшали три блестящих обруча.

Мне хотелось заорать от счастья, понестись навстречу, но… Но сейчас лучше не двигаться лишний раз, не делать резких движений. Я только мог улыбаться, как идиот.

Он подошел, сел рядом на камни, вздохнул.

— Мне разрешили жить со всеми, — неловко сказал мальчик.

— Это хорошо, — произнёс я, не веря происходящему. — Сегодня у нас праздник.

— Наверно, — хмуро отозвался Станис.

— Не наверно, а точно! Ну-ка, улыбнись! — скомандовал я шутливо.

Мальчишка кисло и натянуто улыбнулся.

— Не, — сказал я, — ещё раз, обормот!

Станис покосился на меня и улыбнулся спокойно и открыто.

Вот теперь всё хорошо. Теперь не страшно.

— Самое то, наследничек! — рассмеялся я, стараясь не замечать боль, разливающуюся по спине и сверлящую ребра.

Я смеялся, стараясь не замечать стрика, что рвётся наружу. — Самое то, Станис! Улыбнись-ка ещё раз!

Москва, осень, 2005
Иллюстрация © Андрей Сидоров